Лоринг - Страница 59

В груди резануло, и от приступа боли у меня потемнело в глазах. Видимо, мышечное напряжение потревожило ребра, и они отозвались горячей волной пульсирующего ада. Замерев, стиснув челюсти и закрыв глаза, я дышал. По чуть-чуть, понемногу я изгонял чудовищный спазм, скрутивший мое тело. Главное — не дрогнуть, не сдвинуть руки ни на толику.

Когда миновал болевой пик, стало немного легче. Сконцентрировавшись на дыхании и слухе, я бережно, словно ткал из паутины, сдвигал поршни. Внутренним зрением я видел, как приходят в движение шестеренки и валы, как один за другим втягиваются в дверное полотно засовы.

— О, Вилсон! Я ищу твоего друга, Лоринга.

Громкий голос Энтони вернул отступающий, было, спазм. В этот самый момент мне пришлось провернуть третью отмычку, завершив комбинацию.

Щелк!

Щелк-щелк-щелк!

Приглушенно лязгали щеколды, освобождающие дверь из плена.

Мои руки обвисли плетями, и я со стоном согнулся пополам. Перед глазами все плыло. Сказался и прыжок, и акробатические па на стене, а теперь еще этот проклятый замок.

Открыв дверь, я остановился, привыкая к кромешной тьме. До окна было семь шагов, необходимо обогнуть стол. Не думаю, что Энтони установил бы ловушки, раз не потрудился провести газовое освещение. Закрыв дверь, я по памяти преодолел комнату и отбросил штору. На фоне тусклого неба чернели решетки. Мне стало неприятно от их созерцания, и я вернулся к осмотру помещения.

Передо мной был кабинет, гораздо более узкий и скромный, чем полагается человеку такого ранга. Вероятно, где-нибудь на первом этаже есть увеличенная копия, которую можно продемонстрировать гостю. А это — особое место. Оно только для хозяина, его интимный секрет. Эти стены ему ближе, чем жена, и чем любовница, если у него есть таковая. Я обошел стол, осматривая его поверхность. Все лежало на виду. В порядке, но не спрятанное. Ему не от кого было скрываться. По мнению Энтони, он надежно защитил свою тайну. Напрягая глаза, в скудном свете, падающем из окна, я читал письма и страницы дневника. Он щепетильно вел бухгалтерию, хранил печатные протоколы заседаний, анализировал речи оппозиционеров, делал пометки. Всё это характеризировало его как ответственного и дотошного человека, но едва ли было интересно Вилсону. О, сыщик был бы рад, если бы я нашел доказательства, что Энтони и Ртутная Крыса как-то связаны. Только сомневаюсь, что это возможно. Слишком уж любит Энтони чистоту своих рук, чтобы связываться с убийствами. Такому человеку не составило бы труда уничтожить противников иначе.

Я присел в удобное кресло, от которого пахло дорогой кожей и воском, и принялся изучать содержимое ящиков. Пистолет, пули, порох, чернильница и дорогие ручки, бумага, фамильная печать, сургуч… и тут мне в руки попалось письмо. Конверт был вскрыт, но на нем не было адресов. Я открыл его и с удивлением обнаружил какой-то странный стишок, который вполне мог бы стать текстом для песни уличного музыканта.

«Соловьи летают низко
Видимо, к дождю.
Я тебя, моя маркиза,
Отблагодарю.

Я налью в твой кубок медный
Серебро живое.
Кто богатый, а кто бедный
Решено судьбою».

Хмыкнув, я убрал письмо обратно в конверт и собрался его положить на место, не испытывая ни малейшего интереса ни к низкопробной поэзии, ни к возможным пристрастиям Энтони. Но внезапная догадка пронзила затылок холодком. Я снова достал сложенный лист и прочел строчку за строчкой. Во-первых, текст мне уже встречался в доме Чейза. Именно это стихотворение было спрятано между книгами в его кабинете. А во-вторых, «живое серебро». Так иногда называют ртуть.

Едва ли какое-то стихотворение сомнительного содержания может быть доказательством причастности к убийству. Неизвестно, как оно попало к Энтони, кто его автор, и является ли хозяин дома виновным в смерти Чейза или же вероятной следующей жертвой? Пусть Вилсон строит догадки. Я, храни Господи, пока еще не сыщик.

Еще в одном ящике обнаружился список, чем-то напоминающий черновик доноса. В одном столбце были записаны имена людей, в другом — их деяния, а в третьем значилось наказание, которое им полагается. Так в немилость угодило несколько часовщиков, поскольку они «проводили незаконные опыты с механикой в запрещенных масштабах», один из придворных, которому приписывали шпионаж, а также мастера дагеротипии за — тут меня пробрал смех — «нанесение вреда общепринятому институту изобразительного искусства, подрыва его авторитета и опасное умышленное причинение ущерба здоровью клиентов». Что за вздор? Кто писал эти поклепы? У меня в коллекции было больше дагеротипов, чем во всем Асилуме! Слишком много этих табличек было уничтожено после указа императрицы, и все, что остались — лишь случайность, чему виной излишняя сентиментальность и жадность. Услуги мастеров дорого стоят. Так вот, с моим здоровьем все в полном порядке, в отличие от того, кто сочинил опасную сплетню.

Больше ничего интересного в кабинете не было. Нужно торопиться, ведь у меня еще свидание на чердаке.

Приведя комнату в надлежащий вид, я вышел. Осталось растревожить замочную скважину отмычкой, и тут же механизм выпустил свои когти, намертво запирая кабинет. Хозяин и не узнает, что здесь кто-то побывал в его отсутствие.

По ступенькам я поднялся на третий этаж, а оттуда по неприметной винтовой лестнице — к чердачной двери. Она была крошечной, будто для детей. Заперто. Не скажу, что я удивлен, и все же необходимость повсюду тратить время на возню с замками мне порядком надоела. Справиться было несложно. По наивности люди не отдают должного внимания охране чердаков, считая, что если там нет ничего ценного, то и защищать не стоит. Напрасно. Я знал одного воришку, который всю зиму жил в чужом доме как раз под крышей, в тепле. Вечером он выходил перекусить на кухню, а затем снова прятался. Ну а весной, перед тем как уйти, еще и обчистил хозяев до нитки.