Лоринг - Страница 18

Илайн молча ждала, когда же я уберу трубку и отойду от сейфа. Она выглядела нервно-возбужденной, что было бы куда понятнее в начале нашего пути. Впрочем, теперь меня это не удивляло, а лишь подтверждало догадки.

И вот замок поддался! Мы встали с разных сторон сейфа и на счет «три» потянули на себя рычаги. Механизм был тугим и шел тяжело, но все же дверь открылась.

— О, это прекрасно! — воскликнула Илайн.

Я не видел ее, и вместо того чтобы идти к двери, обошел куб сейфа с другой стороны и взобрался на его крышу.

Отсюда мне было видно девушку, которая стояла перед открытой сокровищницей с пистолетом в руке. Она явно ждала меня не для того, чтобы поблагодарить. Мелочная стерва. С Патриком еще придется побеседовать на эту тему.

Пригнувшись, я крался вперед. Она не могла меня слышать, но почувствовала движение воздуха. В момент, когда девушка обернулась, я уже прыгнул на нее. Пуля едва не задела мою щеку. Я сбил Илайн с ног и отбросил в сторону оружие.

— Стой, вор! Ты не знаешь, что… — начала она, но я, схватив ее за шею, толкнул во мглу сейфа и тут же захлопнул дверь.

— Благородные дамы так не поступают, — отдышавшись, заметил я, надеясь, что Илайн меня услышит.

Из-за толстой двери доносилась такая отборная ругань, что высший свет Асилума умер бы в судорогах, услышав хоть часть этой эмоциональной речи. Посмеиваясь, я подобрал ее револьвер и положил на крышку сейфа. Завтра же сообщу о ней Имперским егерям. Пусть достанут девчонку. В конце концов, Лоринг вор, а не садист. Похоже, крошка была из ловцов. Не знаю, зачем она придумала эту гнусную легенду о наследии, и зачем провела по такому маршруту, но другого объяснения у меня пока не было.

Патрик ответит за своё поручительство. Меня нельзя так подставлять.

Чтобы вечер не был полностью испорчен, я проверил остальные помещения. Улов был беден, но хотя бы покрывал расходы. Разумеется, предоплата Илайн осталась у меня в качестве компенсации.

Выбравшись тем же путем, что и попал в дом, я отправился восвояси, справедливо полагая, что со всеми бедами разберусь утром.

* * *

Мой дом служил убежищем столько, сколько я прожил в Асилуме. А это без малого тридцать лет. Солидный срок. Трудно считать родной ту крохотную лачугу, где я родился. Не помня отца и матери, запаха дома, мебели, не имея ни малейшей зацепки, чтобы появилось то самое щемящее чувство, которое вызывают давние воспоминания, разве могу я тосковать о той конуре? Или приют. Место, больше похожее на тюрьму для детей. В детстве одни наивны, а другие — жестоки, и оба этих чувства пронзительно искренние, заполняющие всю сущность. Я помню, как повесился мой одногодка, затравленный старшими детьми. Знал, что случалось с теми девочками и мальчиками, которых комендант уводил к себе после восьми вечера, когда большинство надзирателей расходилось по своим теплым домам. Я умел прятаться от волчат, в которых превращали детей жестокость и безнравственность взрослых. Помню кандалы и розги, трехдневные голодания, унижения и побои. Так было ли это место мне домом?

Нет, настоящей норой для побитого жизнью лиса стало именно это место. Чудесная комната в едва уцелевшем доме, с обветшалым камином, где зимой горели поленья, а на решетке можно было запечь рыбу и яблоки. Я знал голос каждой половицы, замечал появление новых пауков, всегда был рад, когда ласточки лепили свои гнезда у меня под крышей. И именно поэтому я никак не ожидал, что кто-то посмеет нарушить границы моих владений.

Я проснулся тогда, когда скрипнула первая ступенька. Времени на раздумья не было. Бросив в сумку все, что по случайности было не сложено, я отодвинул комод и юркнул в запасной ход. Когда начали ломиться в запертую дверь, я уже был в расщелине лопнувшей стены и начал спуск. Спрыгнув на землю, я кинулся к ограде. Повис, подтянулся, перегнулся и замер. В лицо мне со всей строгостью смотрело дуло тридцать второго калибра. Вероятно, они не ожидали, что увиденное заставит меня прыгнуть не вперед, а назад. Я фактически свалился на спину, но тут же вскочил на ноги и рванул обратно к дому, намереваясь обойти его с другой стороны.

— Стойте, Лоринг! — из-за угла навстречу вышел молодой мужчина в гражданской одежде. Он передернул затвор ружья, направляя его на меня. — Вы арестованы.

— На каком основании? — вежливо поинтересовался я, понимая, что бежать бессмысленно. Слева и справа появились люди в мундирах. Чертовы егеря, загнали-таки зверя. И сдается мне, без подлой собачонки, способной пролезать в норы, дело не обошлось.

— В кандалы его, — натянуто улыбнулся сыщик.

Я для вида еще возмущался и требовал проявить уважение к закону, но глубоко в душе понимал, что содержимого моей сумки достаточно, чтобы состряпать какое-никакое обвинение. А в суде его можно подать под любым соусом. Воров никто не любит, и едва ли судье будет дело до того, на чем меня взяли.

* * *

В участке воняло дешевым табаком, сырым деревом, пылью, горелой бумагой и грязными ногами. Один из моих конвоиров явно перестарался с чесноком на завтрак, и теперь от него разило так, что слезы на глаза наворачивались. У второго был ужасный насморк, и всякий раз, как он утирал нос, у меня всё сжималось от мысли, что сейчас эти руки прикоснутся ко мне.

Они усадили меня на стул посреди кабинета. Тут было три стола: один у стены, два по бокам. На одном из них печатная машинка, на другом — чернильница и перьевые ручки. Консерватор и новатор. Третий стол был практически пуст, если не считать табакерки и увеличительного стекла.