Лоринг - Страница 34

— А вдовам снова не уплатят ни каритаса.

— Как обычно, парень, как обычно.

Проходящий мимо рабочий толкнул меня в плечо, и я едва не взвыл от боли, а он пошел дальше, не заметив этого. Они все почти смертники, чему тут удивляться? Если не завалит в шахтах, помрут от болезней, которых тут точно крыс на городской свалке.

Мне пришлось несколько раз останавливаться, чтобы передохнуть. Я слабел, как от потери крови, хотя едва ли она вытекала с такой скоростью из моих ссадин. Возможно, внутри мои потроха уже бултыхались в этой жиже.

Дома в Карьере были похожи друг на друга, точно семьи. Те, что строились одновременно, были как близнецы между собой, и совершенно отличались от домов других периодов. Их объединяло только одно: латаные стены и крыши, забитые окна. На дверях, за которыми жили лекари, висели венки из цветных лоскутов. Они болтались там днем и ночью. Эти кусочки ткани срезались с рубашек шахтеров, и сплетались в тугие кольца. Считалось, что так они под присмотром врачей, даже когда под землей. Я же говорил, что здесь умеют ценить труд лекарей. Их почитают, как святых, и суеверия рождаются соответствующие. Вот и я сейчас хотел бы уверовать в чудо, потому что шел в один из таких домов, зная, что меня не прогонят.

Силы были на исходе, на последней ступеньке нога подвернулась, и я пролетел порог дома. Ухватившись за дверное кольцо, заставил себя подняться. В глазах темнело. Трудно сказать, пепел плясал передо мной или что похлеще, но я не слышал, как стучал в дверь. Только в какой-то момент понял, что больше не стою.

* * *

Запах полыни, валерьяны, мяты, зверобоя и еще бог весть каких трав насыщал духоту комнаты. Я лежал, глядя в потолок, и не сразу сообразил, что уже открыл глаза. Надо мной пересекались балки, к каждой из которых были подвешены десятки веников из сухих растений. Пауки плели свои паутины по углам, чувствовали себя хозяевами. Окно завешено несколькими распоротыми мешками. Посреди комнаты жаровня, над которой низко-низко расположена труба. Огня уже нет, только угли еще краснеют, от них тепло и сладко пахнет. На натянутой через всю комнату веревке развешено белье и одежда. Хозяйка сидит в кругу тусклого света, исходящего от углей, и чистит подгнившую картошку. Бережно срезает плесень и проросшие корешки, остальное — кладет в котелок.

Гленна. Молодая женщина, моя ровесница, выглядит как старуха столько, сколько я ее помню. Один ее глаз всегда смотрит в сторону, его зрачок мутно-белый. Сюда Гленна сбежала из соседнего района, где еще молодой девчонкой едва не была вздернута как ведьма. Ну а в Карьере ее умение латать раны пригодилось. Говорили, что тем, мутным глазом, она видит другую сторону мира и умеет разговаривать с духами. Мол, так она и выпрашивает лишние годы для своих пациентов. Я в эту чушь не верил, но Гленна и меня штопала неоднократно.

Когда-то, еще по молодости и глупости, ваш покорный слуга повел себя как настоящий говнюк и решил осчастливить страшненькую спасительницу. Опьяненный тем, что снова мог ходить, и сломанная нога не болела, я потянулся к ней, полагая, что уж такая неизбалованная мужским вниманием девица будет на седьмом небе от блаженства, но она осадила меня и мягко выставила прочь. С тех пор я неоднократно обращался к Гленне, но ей хватило великодушия забыть о том унизительном порыве, а мне было проще не вспоминать о собственной тупости.

— Быстро ты очнулся, — произнесла она, поворачиваясь ко мне одной частью лица со здоровым глазом. — Раньше вечера не ждала.

— А сейчас что? — говорить было тяжело.

— Утро.

Она закончила с картошкой, поднялась и принесла мне воды. Я жадно пил, пока не осушил стакан.

Гленна убрала простынку и осмотрела моё голое тело. Напрягая шею, я и сам отважился взглянуть. Черт, здорово она меня раскроила в этот раз, а уж подонки Маркиза постарались на славу. Моя грудная клетка представляла собой черный синяк с лиловыми прожилками на животе, к прежним рубцам добавилась свежезаштопанная дырка. Ноги были забинтованы от щиколоток почти до бедра.

Я застонал сквозь зубы, когда Гленна надавила на свежий шрам. Из-под швов показалась мутная жидкость с кровавыми вкраплениями.

— Еще гноится, — нахмурилась она и принялась обрабатывать рану настойкой пиона.

Когда экзекуция закончилась, она снова укрыла меня.

— Слушай, Гленна, — я проводил ее взглядом к жаровне, где в котелке булькала вода. По комнате расползался запах вареной картошки. — Только я без гроша.

— Самый юркий воришка трех городов, и вдруг нищий? — удивленно спросила она. — Как же такое случилось?

Я не знал, стоит ли ей рассказывать о егерях. Никто не любит сыщиков, но Гленна — особенная. Она никого не осуждает. Наверное, у нее не хватает каких-то клёпок в светлой голове. Она полоумная или святая — кто знает? И все же я не хотел ей говорить.

— Да так, некоторые разногласия. Послушай, меня могут искать. Если что…

— Ты опоздал, — спокойно произнесла она, помешивая половником своё варево.

Мне словно дали под дых.

— Кто? Когда?

— Ты здесь уже три дня, — Гленна повернулась ко мне, и я снова испытал неприятные ощущения от вида незрячего глаза. Будто и впрямь ему были доступны какие-то иные миры и мои мысли, например. — Приходили незнакомцы. Думаю, из Отстойника. Спрашивали о воре.

Я облизал пересохшие губы.

— И что?

Девушка хмыкнула и покачала головой.

— Что ты им сказала? — в нетерпении я повысил голос, хоть знал, что не имею права.