Лоринг - Страница 55

Сопровождаемый жадными взглядами, я подошел к картине, осмотрел вблизи мазки на холсте, в которых не понимал ровным счетом ничего, раму, и обернулся к притихшим гостям. Их собралось человек пятнадцать. Энтони все еще ждал моего позора, он был готов бросить разогретой публике пару метких колкостей, которые не будут касаться меня лично, но непременно заденут Вилсона. Тот как раз появился под сводом арки за спинами собравшейся толпы.

— Я мог бы назвать вам и автора, и сумму, которую вы заплатили, — сказал я с легкой улыбкой, — хоть не представляю, завысили ли вы ее, чтобы впечатлить этих благородных господ, или занизили, чтобы уйти от налогов.

Несколько смешков оборвались, когда Энтони сухо кашлянул и нетерпеливо потребовал:

— Не тяните.

— Я могу сказать вам то, чего не знаете об этой картине ни вы, ни ваши друзья. Человек, продавший ее вам, заработал несравнимо больше, чем тот, кто принес ее в магазин. И нет, это был не художник. Посмотрите на этот край. Видите мазок желтого поверх серого?

Мой палец указал на коричневатое пятно, находящееся возле границы рамы.

— Должно быть, живописец изобразил тень от листьев, — передернул плечами Энтони. — Что за ребусы вы нам загадываете?

— О нет, это не ребусы, и не тень, к слову сказать. Посмотрите сюда, — теперь я указал на парочку птиц, — их оперенье содержит в точности такое же сочетание цветов.

Мои слушатели недоуменно переглядывались и озадаченно мычали, строя различные версии.

— Там, под рамой, должна была находиться третья птица, завершающая картину. Если вы обратите внимание, деревьев каждого вида художник изобразил по три штуки, три облака и даже три камня. Птиц тоже три.

— Но почему она под рамой? — спросил кто-то.

— Потому что, когда вор вырезал картину, он не слишком заботился о целостности композиции. Как и скупщик, который заказал новую раму, не подумав, что не до конца закрыл оперенье третьей птицы.

— Уму непостижимо!

— Абсурд!

— Вы намекаете, что моя картина — ворованная? — нахмурился Энтони и угрожающе двинулся вперед. — По-вашему, я вор?

— Ничуть, вы заплатили за нее честно, все до последнего каритаса. Но заплатили ворам, увы. Не хотел бы вас огорчать, господа, но не я начал этот разговор. Большинство картин, прибывающих из Огалтерры в ваши дома — ворованы.

На сей раз гул возмущения был столь сильным, что голос Энтони не сразу пробился сквозь него. В его глазах сверкали молнии.

— Это всё слова! Кусок какой-то птицы, который может быть всего лишь неудачным мазком, не доказательство.

— Возможно. Но доказательство — эти горизонтальные полосы, — ребро моей ладони продемонстрировало несколько трещин, пересекающих полотно. — Краска была сухой, вор небрежно отнесся к своему делу и не увлажнил холст, а как результат — заломы. Или же вы полагаете, что художник обошелся бы со своей картиной столь неуважительно?

Энтони быстро подошел ко мне, обжег взглядом и уткнулся в картину, едва не водя по ней носом. Стихли споры и голоса, несколько минут было так тихо, что я слышал, как поскрипывают туфли пианиста.

— Черт меня раздери, он прав! — воскликнул Энтони, отстраняясь от картины, и глядя на нее словно впервые.

Он медленно повернулся ко мне и неожиданно хлопнул по локтю, тем самым демонстрируя и доброе расположение, и то, насколько я ниже по статусу.

— Вы мне решительно нравитесь, сквайр Лоринг! Могу ли я заручиться вашей помощью при следующей покупке? Мне не терпится проучить этих обманщиков!

— Непременно, — с улыбкой ответил я.

Настроение толпы переменилось. Они стали свидетелями забавного представления, и я неожиданно из клоуна, над чьей нелепостью можно посмеяться, превратился в жонглера, чья ловкость вызывает восхищение. Я не испытал удовлетворения от их признания, лишь облегчение. Когда я проходил мимо Вилсона, тот коротко коснулся моего плеча и заметил:

— Ловко вы, однако.

— Теперь вы обязаны тому, за что меня собираются повесить, — ответил я.

В общем зале играли скрипачи, а публика радостно аплодировала и скромно смеялась над выступлением фокусника. Он был одет в костюм шута: объемный колпак с двумя большими «рогами», украшенными колокольчиками, красная рубаха с одним зеленым рукавом, полосатая жилетка, штаны, напоминающие короткие шаровары до колена, сквозь прорези в полотне виднелись цветные чулки. Он выстукивал ритм каблуками тяжелых башмаков, при этом ловко жонглировал семью яблоками, придерживая кончиком носа вилку, на которой балансировала тарелка. Завершив свое представление, фокусник поймал все яблоки в собственные штаны, оттопырив их пояс, тарелку поставил на поднос проходящего мимо слуги, а вилку показательно спрятал себе в карман, притворяясь, что ворует. Зрители рукоплескали и хохотали, не зная, что он действительно не вернет ни вилку, ни другие мелкие серебряные приборы, которые поместились в потайных карманах его смешных штанов.

Я слышал об этом человеке, хоть никогда лично не пересекался и не узнал бы его без грима. Его называют Шут Серебряник, поскольку он чаще всего ворует только серебряные предметы, украшения и деньги. Почему? Потому что с серебром люди расстаются охотнее, а к золоту привыкли относиться с большим уважением, и никто не придерется, если не досчитается парочки серебряных вилок. Побранят слуг, может, высекут или выгонят, но не станут звать свору егерей и допытывать всех, кто был на празднике. Именно это Шуту на руку. Он частый гость на светских приемах, и еще никто не связывал его появление с пропажей столовых приборов.